Вот его ставленнику президенту не надоест. Ему никогда ничего не надоедает. Наверное, потому что ничего особо и не нравится.

А он человек с воображением и, если не придумает себе нового развлечения, зачахнет от тоски.

Так что бы такого придумать?

Наверное, пойти по стандартной схеме и начать войну.

Война – это хорошо, это душевно. Жалко, не в то время живем. Со штыком на врага – это гораздо более в его вкусе, чем с атомной бомбой. Жертв, конечно, меньше, но мяса больше, живописнее.

Мальчиком он всегда любил батальные сцены. Батальные и фатальные, чтоб никто не вернулся с поля боя. И чтоб только вороны и мародеры кружили над телами павших.

Но, на худой конец, и с ракетами можно поиграть, и со взрывчаткой, и с напалмом.

А если не я их, а они меня?

Он даже захохотал от одной этой мысли.

Умирать он не боялся совсем. В бессмертие души не верил и за грехи расплачиваться не намеревался. Так почему бы и не погибнуть в разгар славной заварушки?

Бессмертие. За эту ходовую монету он уже выкупил всю страну, уверовавшую в его небесную протекцию прозелитам. Купить теперь, что ли, весь мир?

Он набрал номер.

– Да, – как всегда кратко, ответил скупой на эмоции президент.

– Сколько наших детей отправлено за границу? – спросил Бог.

– Почти две сотни.

– А здесь сколько осталось?

– Меньше ста. Заканчиваются.

– Ну, это не страшно. Мы уже добились, чего хотели. Тогда давай начнем заграничный проект.

– Хорошо.

– И повышай боеготовность. Кто не с нами, тот против нас.

– Ясно.

Бог бросил трубку и потянулся.

Все-таки возраст сказывается, суставы начинают ныть. Да-да, самое время вытворить что-нибудь под занавес. А там уже на покой, проживать свои несметные богатства и обрастать апокрифами.

Он поднял трубку внутренней связи.

– Да, мой господин! – ответили незамедлительно.

– Клара, поднимись ко мне.

– Слушаюсь.

Когда она вошла и посмотрела на него одновременно подобострастно и плотоядно, он стукнул ладошкой по дивану, указывая на место подле себя.

Клара послушно примостилась и приготовилась ждать дальнейших распоряжений.

– Мы начинаем последний сезон твоего шоу. Еще три месяца, и закрываемся. Объяви об этом громогласно.

– Хорошо, – Клара даже не посмела поинтересоваться причинами такого решения.

– И договорись с несколькими заграничными компаниями о серии сеансов в прямом эфире. Я велю, чтобы тебе подготовили список.

– Хорошо.

– А новенькое что-нибудь обо мне сочинили? – спросил он, предвкушая особого рода удовольствие.

– Есть парочка историй, – отчиталась Клара.

– Расскажи.

– Ну вот, например, такая. Одна женщина была одержима бесами. Соседи отчаялись уже, вздрагивая под ее безумные крики среди ночи. И вот решили они обратиться к Богу живому на земле и привезли женщину к нему в особняк.

Женщина уже в прихожей повела себя странно и прильнула к резиновому коврику для обуви щекой. Она терлась о коврик, как домашнее животное, пока к ней не вышел сам учитель и не простер к ней десницу.

– Что, прямо так и говорят – «десницу»? – ухмыльнулся Бог.

– Так и говорят.

– Хорошо. Дальше что?

– Дальше она посмотрела на него преданным и умным взглядом и завыла, как собачонка. А те, кто ее привел, насмехались над этим видением. «Зачем смеетесь? – спросил Бог. – Над нею смеяться нечего. Над собою смейтесь. Она-то видит, кто этому миру господин. Она чувствует стоящего перед собой, потому и падает ниц на коврик. А вы понимаете ли? Чувствуете ли?»

Приведшие безумную задрожали, и поделом.

Потому что положил учитель ей руку на злосчастную голову, и она тут же исцелилась, а ее сопровождающие – все как один – потеряли рассудок.

– Все? – спросил Бог.

– В этой истории – все.

– Нет, ну каково! – обрадовался он. – Поверь, Клара, в твоем шоу больше нет нужды. Они всё сделают сами.

– Но это же выдумки, – усомнилась она. – А там правда.

– Какая разница? – спросил он. – Выдумки, которые могли бы произойти на самом деле, ничем не отличаются от правды. Вот ты сама как думаешь? Мог бы я бесноватую исцелить, а насмешников лишить рассудка?

– Могли бы. Конечно, могли. Без сомнения.

– Вот и выходит, что эта история правдива. А исцелял ли я эту конкретную женщину или нет, неважно. Главное, что я исцелял многих других. Поняла?

– Поняла.

– Вот так рождаются мифы о богах. И богам это никогда не мешало, – подвел итог учитель, расстегивая Кларин пояс.

И пока она млела, прижатая к нему спиной, он думал о войне. О том, как он уничтожит этот попритихший за последнее время мирок. Разобьет его на отдельные кусочки пестрой мозаики, а потом, если получится, сложит заново, по своему вкусу и усмотрению.

Он взрывался спермой, а сам думал о новых Хиросиме и Нагасаки.

– Я им устрою! – пообещал он пространству, выдавливая из себя последние капли. – Я устрою им оргазм!

Старику не сиделось дома.

Сначала он колебался, стоит ли выходить. Он ведь принял решение о добровольном отшельничестве.

Но с другой стороны, разве это было сделано не с единственной целью – обезопасить участников книжного заговора и сами печатные раритеты? А стало быть, мог ли быть засчитан в качестве нарушения обета выход в простое общество завсегдатаев рынка и выпивох? Он рассудил, что не мог.

Недалеко от закрытого магазина старой книги располагался грязноватый кабачок со сносным ассортиментом. Старик, правда, не жаловал алкоголь, но там подавали и чай с баранками, по старинке. Зато уж если кому захотелось бы узнать, что происходит в народе, лучшего места и найти нельзя: все души здесь нараспашку и все языки без костей.

Сидя за осклизлым столом и выжидая, пока чай перестанет обжигать горло, старик смотрел на других посетителей и слушал, о чем они говорят.

Его всегда интересовали люди, кем бы они ни были. И в каждой детали их поведения, даже в том, как человек держит рюмку или сморкается, он умел различать пунктиры оригинальных характеров.

Сегодня его внимание привлекла сидящая напротив и чуть наискосок женщина без возраста. Если приглядеться, покажется, что ей пятьдесят с небольшим, но вот она скроит гримасу или обнажит полупустые десны, и тут же ты сможешь дать ей и за семьдесят, и все восемьдесят.